Столетие революции 1917 года ставит в неудобное положение российские власти, которые рады его мировому значению, но в корне не приемлют любую идею свержения власти. Редкие памятные мероприятия должны подчеркнуть значимость национального единства, антидота для классовой борьбы. Как бы то ни было неофициальные собрания могут несколько отойти от этой линии.

7 ноября 2016 года, на 99-ю годовщину Октябрьской революции, журналист радио «Свобода» обратился к москвичам на улицах с таким вопросом: «В 1917 году вы поддержали бы белых или красных?» Ответы продемонстрировали незначительное преимущество вторых и показали, что в России неприятие революций не обязательно касается большевиков, носителей проекта нового общества. Проводившиеся впоследствии опросы лишь подтвердили эту тенденцию.

В тот же самый день около двух тысяч ностальгирующих по коммунизму молодых и не очень молодых людей вышли на улицы столицы с портретами Ленина и Сталина. Возглавлял процессию лидер КПРФ Геннадий Зюганов. Двумя часами ранее лидер либеральной партии «Яблоко» Сергей Митрохин возложил у Министерства обороны цветы и табличку в память о «защитниках демократии и Учредительного собрания». По его словам, эти люди были героями. Они с оружием в руках дали отпор «политическим бандитам» (большевикам), которые распустили в январе 1918 года избранное 25 ноября 1917 года Учредительное собрание, потому что не получили в нем большинство голосов. Как бы то ни было, московские власти не согласны с позицией российских либералов: они периодически запрещают мероприятия «Яблока», но разрешают коммунистам ходить с портретами Ленина и Сталина. Что касается Ленина, он по-прежнему покоится (против собственной воли) в мавзолее на Красной площади и может остаться там еще на долгое время. Слишком велики опасения, что его захоронение вызовет больше полемики, чем статус-кво.

Два этих примера демонстрируют, сколько противоречий вызывает революция 1917 года в российском обществе, и насколько деликатным вопросом является для власти ее память о ней. Хотя с приходом Владимира Путина резко антисталинские взгляды эпохи Бориса Ельцина уступили место более позитивному восприятию советского вождя, оба этих периода объединяет одно: категорическое неприятие революционных потрясений. В 1996 году 7 ноября сделали Днем согласия и примирения. В 2004 году годовщина восстания в Петрограде лишились статуса официального праздника. Наконец, в 2005 году ее окончательно задвинули в тень с введением Дня национального единства 4 ноября. Эта дата связана с окончанием иностранных вторжений (в первую очередь польско-литовских) в Россию в 1612 году. Это отмечавшееся до 1917 года событие ознаменовало конец Смутного времени и скорое пришествие династии Романовых. Отмена празднования Октябрьской революции свидетельствует о попытках стереть это событие из памяти людей и заменить его другим, более способствующим примирению общества.

Напоминание «идеалистам»

Как бы то ни было, годовщина взятия Зимнего дворца полностью так и не исчезла. Вот уже несколько лет российские власти проводят 7 ноября военный парад на Красной площади. Речь идет о годовщине не революции, а военного парада 7 ноября 1941 года (на 24-ю годовщину Октября), когда нацистские силы находились на подступах к Москве. Большинство из участвовавших в нем 28 тысяч солдат затем напрямую отправились на фронт. Таким образом, нынешняя власть не хочет ни полностью вычеркивать это событие, ни отмечать его как революцию. Она пытается слить в одно несколько исторических дат, чтобы тем самым сформировать более сильную коллективную поддержку.

Долгое время иностранные наблюдатели задавались вопросом, собираются ли власти отмечать столетие революции, и если да, то как. 4 ноября 2016 года, на фоне незатихающего конфликта с Украиной, президент Путин и патриарх Кирилл открыли у Красной площади колоссальный памятник князю Владимиру, основателю Киевской Руси, которая стала государством-колыбелью русских, украинцев и белорусов. 400-летие утверждения династии Романовых с размахом отметили в 2013 году. 200-летие Отечественной войны 1812 года против наполеоновских войск стало поводом для масштабных празднеств в 2012 году. Наконец, каждое 9 мая проходят грандиозные празднования капитуляции нацистов. Последние четыре года они сопровождаются шествием «бессмертного полка», в котором несколько миллионов человек несут фотографии участвовавших в Великой отечественной войне родственников. Все эти мероприятия укладываются в логичную схему: объединение и централизация российского государства. Революция же вызывает в памяти разрушение государства, поставленную на колени Россию и пролитую кровь в ужасной гражданской войне, которую поддерживали иностранные державы.

Отход от стабильности, традиций и авторитета государства — Октябрьская революция воплощает в себе все, что ненавидит власть. Политическая риторика несет на себе антиреволюционный отпечаток. В 2007 году советник Путина Владислав Сурков напомнил всем мечтающим о революции «идеалистам», что «в результате действий романтиков к власти обычно приходят маньяки и террористы».

Под прицелом власти, понятное дело, оказались «цветные революции», в частности события 2003 года в Грузии и 2004 года на Украине: они были восприняты как результаты маневров Запада на постсоветском пространстве. Протестные движения в России в 2011-2012 годах против результатов выборов всколыхнули подозрения насчет вмешательства. Для дискредитации демонстрантов власть не только говорила о работе по подрыву государственного суверенитета, но и подчеркивала революционный (следовательно, опасный) характер протестов.

Во время выступления на сессии Генеральной ассамблеи ООН 28 сентября 2015 года президент Путин раскритиковал «экспорт теперь уже так называемых «демократических» революций. (…) Всем нам не стоит забывать опыт прошлого. Мы, например, помним и примеры из истории Советского Союза. Экспорт социальных экспериментов, попытки подстегнуть перемены в тех или иных странах, исходя из своих идеологических установок, часто приводили к трагическим последствиям, приводили не к прогрессу, а к деградации».

Контекст

Победа «исторической России»

Frankfurter Allgemeine Zeitung 11.01.2017

Могла ли Россия избежать революции?

Financial Times 27.02.2017

Путин не празднует годовщину революции

Newsweek 27.02.2017

Жестокий век большевизма

HlídacíPes.org 15.01.2017

Возможно ли достичь линии горизонта?

Observador 02.02.2017 Как бы то ни было, молчать о событии мирового масштаба просто так не получится. Слово «революция» уже у всех на устах. Даже Украина готовится к «своей» столетней годовщине события, которое, без сомнения, будет представлено как период борьбы за украинскую национальную независимость против задавивших ее московских большевиков. Осенью 2017 года по всему миру появится бессчетное множество посвященных годовщине семинаров, документальных фильмов и публикаций. Россия тоже не останется в стороне. Об этом свидетельствует в частности организация международной конференции с участием более 200 историков (30 из них прибудут из Латинской Америки) в сентябре под патронажем МГИМО, Института всеобщей истории и Российским историческим обществом.

Власть уже не первый год пытается выработать собственную интерпретацию революции. Предпосылки к этому были заметны еще в 2007 году в учебниках истории, которые были частью проекта разработки новых федеральных учебных программ. Февральская и Октябрьская революции и последовавшая за ними гражданская война объединены в них в единый блок под названием «Великая российская революция», что явно говорит о стремлении поставить ее на один уровень с «Великой французской революцией». Особо подчеркиваются трагический характер войны и ее последствия. Россия вышла из этих тяжелейших испытаний более сильной, чем прежде, став Советским Союзом. В такой схеме не может быть и речи о поиске виновных и анализе разнородных политических взглядов. Как белые, так и красные были готовы отдать жизнь за Россию: первые — за имперскую, вторые — за советскую. Поэтому и те, и другие заслуживают уважения.

Выражение «Великая российская революция» появилось даже в научных кругах. Оно позволяет подчеркнуть значимость этого события для страны и всего мира. Кроме того, оно помогает сделать Октябрь частью более широкого процесса, чем, кстати говоря, и занимаются историки после исчезновения советского «мифа» об Октябре, который задвинул в глубокую тень «буржуазную» февральскую революцию.

В 2015 году в Москве состоялся круглый стол под председательством министра культуры Владимира Мединского на тему «Столетие Великой российской революции: осмысление во имя консолидации» с участием представителей различных исторических институтов. Мероприятие прошло в бывшем Музее революции, который был переименован в 1998 году в Государственный центральный музей современной истории России. Название открыто указывает на выбранный курс: годовщина должна стать поводом для «консолидации» общества.

«Великая российская революция 1917 года навсегда останется одним из важнейших событий ХХ века», — отметил министр на открытии мероприятия. По его словам, «всестороннее и объективное изучение Великой российской революции и гражданской войны помогает нам осознать трагичность раскола общества на противоборствующие стороны, понять важность для России сильной государственной власти, поддерживаемой всеми слоями населения страны». Была отмечена необходимость подчеркнуть трагический характер раскола общества после революции 1917 года и гражданской войны при уважительном отношении к героям обоих лагерей (красным и белым). Наконец, революционный террор заслуживает осуждения в той же степени, что и «ошибочность ставки на помощь внешних союзников во внутриполитической борьбе» (это явно звучит как предупреждение в современной России).

Настоящий запуск памятных мероприятий состоялся в декабре 2016 года, когда Владимир Путин поручил официальному Российскому историческому обществу сформировать организационный комитет. «Наступающий 2017 год — год столетия Февральской и Октябрьской революций, — отметил он. — Это весомый повод еще раз обратиться к причинам и самой природе революции в России. Не только для историков, ученых. Российское общество нуждается в объективном, честном, глубоком анализе этих событий. Это наша общая история, относиться к ней нужно с уважением». Как отметил бывший спикер Думы и глава Российского исторического общества Сергей Нарышкин, «юбилей такого события, как революция в России, необходим не для торжественных мероприятий, не для празднования, а прежде всего для глубокого осмысления событий столетней давности. И главное — для того, чтобы сформулировать самые важные уроки не только для нашей страны, но и для мира». Этими уроками являются, прежде всего, «ценность единства, гражданского согласия, умение общества находить компромиссы и не допускать крайнего раскола в обществе в форме гражданской войны».

Сопротивление историков

Таким образом, задача власти — извлечь уроки из революции. Тем не менее, если судить по списку мероприятий (выставки, публикации, конференции, научные проекты, фильмы), которые были одобрены организационным комитетом или будут проводиться вне официальной программы, на единомыслие рассчитывать все же не стоит. Историки выскажут свою точку зрения, которой чужды любые мистификации. У официальной риторики возникнет противовес из научных, культурных и политических кругов. Так уже было в 2007-2009 годах, когда власть пыталась навязать позитивное восприятие сталинизма, напирая на модернизацию страны, которая позволила СССР одержать победу в войне. Множество публикаций по истории сталинизма не позволили этой инициативе увенчаться успехом.

На этот раз множество историков напомнят о том, что иногда заглушается в небеспристрастных рассуждениях и призывах к консолидации общества вокруг сильной власти. Падение царизма в 1917 году и взятие большевиками власти в октябре стали возможными лишь потому, что подавляющее большинство населения империи хотело перемен и устало от сильнейшего неравенства в социально-политической системе. Кроме того, опрошенные 7 ноября 2016 года москвичи, по всей видимости, прекрасно понимали, сто лет спустя, что принадлежать к лагерю красных или белых — не одно и то же. Так, женщина в элегантной шубе кремового цвета ответила, что в 1917 году ее семья была нищей, и она бы поддержала большевиков. «Сейчас я, конечно, была бы за белых», — добавила она с ослепительной улыбкой.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

5 338

Материал любезно предоставлен Tablet

Что бы случилось, если бы 100 лет назад к власти в России вместо большевиков пришли меньшевики? Этот вопрос вполне оправдан. И можно даже найти ответ - только частичный ответ, вероятно, но точно ответ.

Постановка вопроса оправданна, потому что в марте 1917 года, когда самодержавие было свергнуто, меньшевики были, возможно, самой сильной политической партией в России, а большевики - маргинальным движением. Надо вспомнить, что и те и другие первоначально были фракциями в составе Российской социал‑демократической рабочей партии (РСДРП), которая была российским аналогом Германской социал‑демократической партии. Меньшевиков возглавлял Юлий Мартов и другие люди, чьи взгляды соответствовали тому, что немецкие социал‑демократы называли ортодоксальным марксизмом, который требовал установления политической демократии. Лидером большевиков был Ленин, по своему политическому темпераменту диктатор и конспиратор. Различия между теми и другими привели к разрыву, но он не означал деления РСДРП ровно пополам. К 1917 году у большевиков было некоторое количество последователей среди петроградских рабочих и в ряде других городов, зато они пользовались щедрой финансовой поддержкой, исходящей из секретных источников, вероятно связанных с правительством Германии. Но у них не было разветвленного партийного аппарата, и никто из их лидеров не пользовался особенной популярностью.

Меньшевики, напротив, имели сильные позиции в рабочем движении. Местные советы, возникшие спонтанно, провели выборы, и меньшевики показали на них хорошие результаты. Они были преобладающей партией в Грузии и вообще на Кавказе. Они пользовались поддержкой у евреев, точнее сказать, у обоих классов евреев. Мартов и многие другие меньшевистские лидеры - большинство их - были типичными представителями русской интеллигенции в ее еврейской версии. Они, вероятно, знали идиш и не отрекались от своего еврейского происхождения, но считали себя интернационалистами. И меньшевизм нашел поддержку у идишеговорящего еврейства, составившего Всеобщий союз еврейских рабочих, или Бунд, который был основной опорой партии (наряду с другими еврейскими фракциями). Меньшевики также заключили союзы с крестьянской партией, социал‑революционерами и с теми, кто считал себя либералами. Учитывая все это, легко вообразить, что если бы только российский политический ландшафт развивался естественным образом - если бы! - меньшевики, их фракции и их союзники со временем возглавили бы государство.

Юлий Мартов. 1917

Однако Ленин был гением маневрирования. Его партия росла, но, несмотря на это, никто из ее лидеров, за исключением самого Ленина, не верил, что большевики могут совершить государственный переворот. Ленин же верил в это и уговорил своих товарищей попытаться. Они произвели свой переворот в ноябре (или октябре, по старому стилю) 1917‑го и представили его как решающее событие, произошедшее по воле Истории, с заглавной буквы. В этом отношении Ленин тоже был гением. Он знал, как перекричать других своим громоподобным теоретизированием. На самом же деле победа большевиков была чистой случайностью. Без самого Ленина переворот в Петрограде никогда не произошел бы. Он бы также не произошел, если бы Мартов и другие революционные лидеры лучше понимали, к чему стремится Ленин.

Так вот, что, если бы меньшевики сделали правильный шаг и дали бы отпор большевикам, - что тогда? Какими людьми оказались бы меньшевики на вершине российского политического олимпа? У нас есть способ ответить на этот вопрос. Хотя Петроград был крупнейшим русским городом, а Москва - следующим за ним, с другой точки зрения самым крупным русским городом был Нью‑Йорк. К 1917 году в Нью‑Йорке поселилось более полутора миллионов иммигрантов из Российской империи; большинство из них были евреями, но были также русские и представители других национальностей. Рабочие кварталы в Петрограде и других российских городах политически склонялись влево; то же происходило в иммигрантских кварталах на Манхэттене, в Бруклине и Бронксе.

Это было связано с тем, что в этих кварталах рабочими и политическими лидерами были ветераны российского революционного движения еще с царских времен, как правило, ветераны меньшевистского подполья, не из верхней интеллигентской прослойки, но - в подавляющем большинстве случаев - из Бунда. Люди, которые создали швейные профсоюзы в Нью‑Йорке (а также в Чикаго и других городах) и учредили Нью‑Йоркскую социалистическую партию (и ее наследников - Социал‑демократическую федерацию и Американскую рабочую партию 1930‑х годов), а также многие важные институты нью‑йоркской социал‑дмократии, Круг рабочих и другие благотворительные организации, жилищные кооперативы, летние колонии и, наконец, еврейскую ежедневную газету «Форвертс», - эти люди были, по сути, нью‑йоркским филиалом меньшевистской партии. В Нью‑Йорке - в отличие от России - меньшевики стали бороться с большевиками - и победили. И затем процветали. До 1938 года президентом городского совета Нью‑Йорка был Барух Чарны Владек, директор «Форвертса» и член Американской рабочей партии, легендарный герой бундовского подполья царских времен, человек, познавший и царскую тюрьму, и сибирскую ссылку и сумевший устоять, когда сам Ленин уговаривал его изменить своим революционным принципам.

Разумеется, меньшевизм в Нью‑Йорке приобрел местный колорит: все были рады размахивать американским флагом. Но он сохранял русскую социал‑демократическую идеологию, пока, сделав все, что они могли сделать, левые иммигранты не влились в ряды американских либералов. Это было важным достижением американской политики в период президентства Франклина Делано Рузвельта и Гарри Трумэна.

Обложка номера «Форвертса» от 3 августа 1924 года. В центре в овале Б. Ч. Владек, внизу в центре А. Рыков и Ф. Дзержинский. Из альбома «A Living Lens. Photographs of Jewish Life from Pages of the Forward». N.‑Y., London: Forward Books, 2007

Я не хочу сказать, что, если бы меньшевики в Петрограде преуспели в борьбе с большевиками, российская политика последующих лет стала бы напоминать нью‑йоркский либерализм. И все‑таки, если бы меньшевики выжили в России, если бы их партия не была ликвидирована, если бы им позволили дальше развиваться и процветать, если бы Бунду было позволено существовать и расти дальше, если бы меньшевистские лидеры сохранили свое влияние, если бы Мартов вместо Ленина стал главой государства - если бы все это произошло, Россия в ХХ веке пошла бы - смогла бы пойти - по пути, разительно отличающемуся от того пути, по которому она в результате пошла.

Но этому не суждено было случиться. Поэтому годовщина мрачная. Мне жаль лишь того, что в нашем столетии утраченные возможности могут быть утрачены также для памяти. В России память о меньшевиках исчезла полностью вместе с самой партией (которая как институция продолжила существовать только в Нью‑Йорке, где оставшиеся ее лидеры издавали партийный журнал - «Социалистический вестник» - до 1960‑х годов). Но и в Нью‑Йорке тоже память об этих старых традициях - русской социал‑демократической идее, которая так значительно повлияла на сам город и на американскую еврейскую жизнь в те времена, - возможно, исчезла или, как сказал в Петрограде 1917‑го Мартову известный перебежчик от меньшевиков к большевикам Лев Троцкий, была отправлена «на свалку истории». 

В чем видели главные уроки 1917 года видные православные иерархи

В истории русской революции много парадоксов. Один из них заключается в том, что изучение и осмысление Октября оттеснило Февраль. Между тем именно февральские события следует считать собственно революцией. И именно в постижении их сути кроется главный урок 1917 года.

Современники событий, пережившие годы репрессий, страшного голода, хаоса и безысходности, а многие – и утрату Родины, – вдумывались в причины Февраля и Октября и, безусловно, видели духовные и политические корни этих явлений в русской истории, в событиях и духовно-нравственном состоянии русского общества на рубеже XIX – XX веков. Одним из наиболее почитаемых для нас, сегодняшних, несомненно, является митрополит Антоний (Храповицкий, 1863-1936), возглавлявший Русскую православную церковь в изгнании.

Во многих своих послереволюционных работах митрополит Антоний, размышляя о судьбе Отечества, строго судил русское общество XIX в., в особенности интеллигенцию, на которой лежит основное бремя ответственности за судьбу народа в целом. Беда русского общества в том, что оно утратило способность православного восприятия действительности и оказалось в плену сменяющихся утопий. Расколотость сознания нашла отражение в литературе - отсюда «лишние люди», «горе от ума», «то сплин, то русская хандра» - возрастала конфликтность сосуществования слоев, классов, поколений. Лучше других запечатлел это состояние душ и умов Ф.М. Достоевский - для митрополита Антония высочайший авторитет. По его мнению, произведения этого писателя были способны помочь русским людям обрести истинное видение произошедшего с ними и с Россией.

«Денационализированное общество», считал Антоний, зашло столь далеко, что ненавидит уже не пороки, а самую Россию. При этом главная причина этой ненависти - «не злая воля, а совершенное незнание России русскими же».

Язык, история отечества, в особенности основы православия оказываются за пределами интересов образованного класса: «Причина глубокого упадка (Отечества) не в нескольких ошибках последнего царствования и не в нескольких неправильных шагах общественных деятелей, а в потере самой общественной перспективы и правительственными сферами и еще более самим русским обществом... Возрождение возможно лишь под условием восстановления правильных воззрений на нашу жизнь и на Русь в умах передовых деятелей, что в настоящее время - время истинного покаяния и отрешения от прежних предрассудков - гораздо легче, чем... в дореволюционный период» (Здесь и далее цитируем по изданию: «Словарь к творениям Достоевского». София. 1921. Позднее автор изменил название на «Ключ»).

Катастрофа революции (любая революция, считал митрополит, имеет деструктивный характер) должна привести к переоценке всего исторического пути России. В самой революции Антоний четко выделяет две фазы - как в ходе событий, так и в восприятии их обществом. Февраль вызвал бурную радость (непонимание истинного характера выпущенных из-под контроля разрушительных сил). И только Октябрь заставил содрогнуться. «Публика продолжала быть довольной, пока она сама могла направлять революцию и командовать в России. Еще бы! Всякий желающий делался министром, комиссаром, общественным оратором и т. д. Но, когда при таких управителях разбрелась армия, оставив неприятелю фронт..., когда оторвали от России десяток губерний и то, что осталось, стало трескаться, и вскоре колоссальное государство раскололось на десятки «самостоятельных республик» - тут наши торжествовавшие ребеллянты закряхтели. Однако не в этом познали они свою беду. Последняя раскрылась перед их глазами тогда, когда явились мужички и сказали: равенство так равенство... нам тоже любопытно вкусить от всего этого, а особенно - власти и денег, ... кровь полилась... целым морем... Прежнее ликующее настроение сменилось и отчаянием... Потеряли уверенность и самые вожди революции, едва ли возможно найти сотню людей на Руси, которые бы одобряли то, что произошло в ней за эти два года» (написано в 1920 г.).

Революция, по мнению митрополита Антония, послужила страшным отрезвляющим средством для общества, потерявшего ориентиры развития национального государства, заблудившегося между социальными утопиями, мистицизмом, атеизмом и просто прожиганием жизни. Февраль 1917 г. он оценивал как «господскую революцию». Без переоценки значения и сути февральского переворота, считал он, невозможно двигаться дальше, трудно будет найти путь, на котором могли бы объединиться созидательные силы

Митрополит Антоний сознательно обострял отношения с образованным обществом еще раньше, в самом начале девятисотых годов, всячески обличая его леность и необразованность, призывал к сознательному отношению к судьбе личной и государственной, к восстановлению нравственных основ общественной жизни, иначе, как предвидел он, «кровавой перетряски» не миновать. При этом суть назревших событий митрополиту была ясна уже в 1909 г.: «Продолжается то несравненно более гибельное разрушение внутреннего содержания русской жизни, ради которого ненавистна бунтовщикам и государственная власть, как его защитница».

В эмиграции многие предавались унынию, и, раскаявшись в личных и общественных ошибках, не видели выхода. Митрополит Антоний же, возвращаясь к «урокам Октября», был уверен, что у России есть будущее. Судьба ее зависит от того, какими будут русские люди. Надежду он черпал в идеалах православия и в историческом опыте.

Арестованный петлюровцами, находясь в тюрьме в течение восьми месяцев, митрополит Антоний создавал «Ключ», пытаясь указать соотечественникам спасительный путь даже в самой плачевной ситуации.

«Очень было бы грустно лишиться русского государства, но Русь была, росла и сияла даже тогда, когда не было государства, как последние 450 лет рос и развивался гений греческий, как умножалась его вера, его патриотизм, его энергия под властью турок... Трагична судьба еврейского народа, но когда его государственность пала... в нем воскресла внутренняя культура, он был и остался и поныне самым самостоятельным племенем во всем мире». Этот исторический опыт поможет и русским людям сохранить надежду: «русское православие, ... искусство, речь, сердце, открытость, самоотверженность и широта духа не угаснут под игом ни японцев, ни американцев, ни англичан, ни французов. Можно надолго уничтожить Россию, нельзя уничтожить Русь. И если бы приходилось выбирать одно из двух, то лучше пусть погибнет Россия, но будет сохранена Русь, погибнет Петроград, но не погибнет обитель преподобного Сергия, погибнет русская столица, но не погибнет русская деревня, погибнут русские университеты и заменятся английскими или японскими, но не погибнут в памяти народной Пушкин, Достоевский, Васнецов и Серафим Саровский. Впрочем, зачем такой роковой выбор. Бог даст, сохранится и первое и последнее...». Это - кредо митрополита Антония, его видение русской судьбы. Для обретения созидательной силы надо обратиться к живительным истокам, питавшим государственный организм на протяжении веков.

Православная вера, власть самодержавная, с выборными в Думу представителями от народа, национальная интеллигенция, духовное единство всего народа - вот те основы, которые предложил митрополит Антоний в своем докладе Парламентской группе в 1923 г. в Белграде. Он достаточно подробно говорил о реформировании правительства, армии, системы образования и пр., подчеркивая, что оно должно происходить на основе нравственных устоев православия и исторической государственной русской традиции.

Митрополит Антоний предостерегал от преувеличения значения самого института государства. «Ведь, что такое государство? Это собственно полиция народа... вбивать всю политику общественной жизни в государственный мундир, хотя бы и самый республиканский, это, прежде всего, в высшей степени нелиберально... и наши патриархально-народные начала жизни не только гораздо нравственнее, но и либеральнее, чем порядки конституционные или республиканские, ибо там личному почину и нравственной правде остается несравненно меньше места, чем у нас в России...».

Восстановление русской государственности на национально традиционных основах невозможно, по мнению Антония, до тех пор, пока интеллигенция считает себя «фельдфебелями цивилизации», не любит и не знает своего народа, его мировоззрения и его веры.

Пока наше образованное общество не захочет с тем же жаром, с каким оно разрушало, начать созидать, трудно ожидать возрождения Отечества.

После смерти митрополита Антония РПЦЗ возглавил его ученик митрополит Анастасий (Грибановский, 1873-1965). И, пройдя через испытания немецкой оккупации Белграда, он оставался во главе русской церкви в изгнании вплоть до 1964 года, уже в США. Он также оставил литературно-духовное наследие, где во многом продолжил линию митрополита Антония, рассматривая русскую историю как реализацию во времени и пространстве замысла православной державы, единой и монолитной идейно, укрепляющейся в испытаниях, но утрачивающей государственную силу и устойчивость по мере ослабления «духовных скреп» общества.

Анастасий отмечает необыкновенное духовное единство нации в начале Первой мировой войны, «когда весь народ сверху донизу, забыв все внутренние разделения, слился в единый духовный монолит вокруг своего царя,... вдохновленный заветной мессианской мечтой... Если бы мы остались верны себе и претерпели до конца указанный нам свыше подвиг, мы, быть может, достигли бы наконец осуществления исконных национальных чаяний..., но русский народ не вынес искуса, утомленный войной... стал оскудевать духом... Соблазн легкого достижения всех благ пришел тоже в одеждах мирового мессианизма, подменив старый идеал новым, поставив на место вселенского братства бездушный интернационал».

Однако, «чем разрушительнее была работа большевиков», тем больше люди начинали ценить «священные заветы родной истории», оборачиваясь душой и сердцем к традиционным устоям и идеалам. «Мы обновились духом и снова познали сами себя» - так Анастасий характеризует духовное состояние православного человека, пережившего трагедию как катарсис.

Теперь события XX в. воспринимаются им по-иному: произошел разрыв личности с духовной традицией, с корнями. «Мыслящий тростник» – так, используя определение Б. Паскаля, окрестил Анастасий интеллигенцию, которая стала поистине игрушкой в водовороте событий. «Слабость, которую наша интеллигенция проявила в минуту наших великих потрясений... это расплата за то, что она переоценила значение интеллекта... за счет чувства и воли, без которых невозможно никакое творчество жизни».

Строгий суд митрополита не миновал и таких титанов культуры, как Толстой и Достоевский, которые были «духовными реформаторами своей эпохи», и несут большую долю ответственности за состояние умов и душ.

Толстой своим «острым и глубоким плугом разрыхлил русскую почву для революции» и даже морально санкционировал ее. Особенно губительным было его противостояние с православием, смутившее многие души.

Основной же пафос митрополита, как это ни покажется неожиданным, состоит в упреках Достоевскому. Для него великий писатель был не только знатоком человеческой души, но и провидцем. Анастасий ему в этом не отказывает, но идет дальше.

«Достоевский ясно видит демонический характер грядущей революции и ее вдохновителей, но... его кисть заводит его слишком далеко, ... порок обнажается слишком ярко, ... его положительные типы не дают противоядия против таких впечатлений».

Анастасий считает, что Достоевский «пластическим изображением духа и формы грядущей революции помог большевистским вождям конкретизировать свой идеал. Быть может, революция совершилась по Достоевскому не только потому, что он прозрел ее подлинную сущность, но и отчасти предопределил ее образ - самою силою психического внушения, исходящего от его реалистического художественного гения».

Внимание Анастасия сосредоточено на постижении смысла революции - «одного из самых сложных событий мировой истории». Он сопоставляет события в России с Французской революцией, и видит ряд существенных отличий. По его мнению, события в России логически продолжили и углубили французский опыт, подвели человечество к предельной черте. «Революционный процесс проходит через всю историю мира». Своими глубочайшими корнями она (революция) уходит за пределы пространства и времени, являясь иррациональным явлением. Революция всегда соблазняет людей иллюзией легкого достижения свободы абсолютной, божественной и, как подчеркивает Анастасий, «она всегда зарождается в умах и постепенно электризует разные общественные слои, начиная, скорее, с верхних». Таким образом, сфера идейная, духовная имеет и в данном случае определяющее значение, а социально-экономические предпосылки лишь ускоряют или замедляют процессы, происходящие в умах. Главная пружина - порочная идея, проникающая в толщу общества и поражающая в первую очередь верхи.

В чем же соблазны революции, задается вопросом Анастасий. «Первое искушение... был соблазн хлебом, т. е. царством общей сытости, призраком земного рая... Ради этой, чисто земной цели человек должен был отказаться от всех вечных духовных идеалов, которыми жил в течение веков». Второй соблазн - «чудесный скачок в царство свободы, равенства и братства», отвергнув постепенное нравственное совершенствование. Третий - «самый страшный из всех» - призыв отречься от Бога. При этом Анастасий отмечает, что у «безбожного коммунизма на русской почве была своя динамика». Радикальная интеллигенция заимствовала у христианства, разорвав с ним по существу, идеалы любви, сострадания, идею жертвенности. Из этого материала она хотела построить новый общественный порядок без «религиозного основания». Россия на своем историческом опыте доказала, что «гуманистическое мировоззрение не может служить твердой базой для человеческой жизни» - это один из важнейших уроков русской революции.

Еще один вывод делает митрополит из русского революционного опыта. Религия настолько глубоко захватывает все существо человека, что он не может без нее, не может относиться к ней безразлично: ей можно или следовать, или ее гнать и ненавидеть. «Религиозной нейтральности не существует», - приводит он слова Н. Бердяева. Веру в Христа заменяет ее противоположность. Атеизм, борясь с Верой, проявляет крайний фанатизм и попирает свободу воли человека.

Главный урок революции - ее «самоотрицание». Цели, провозглашенные на ее знаменах, оборачиваются своими противоположностями: вместо хлеба - голод, вместо братства - братоубийственная война, вместо равенства - новые хозяева, и, главное, духовное насилие, отсутствие свободы воли.

Митрополит Анастасий пишет: «Революцию нельзя рассматривать, как Провиденциальную историческую Немезиду, мстящую правительству и обществу за грехи прошлого и заключающую в себе врачество от политических и социальных недугов человечества, ибо в таком случае лекарство было бы опасней самой болезни... Здесь действует злая человеческая воля, сознательно стремящаяся разрушать и разлагать человеческую душу».

Революции, утверждает митрополит, не могут возникнуть иначе, чем по воле и желанию самого народа, и уже в силу этого являются «актом глубокого нравственного падения» его. Предотвратить революцию можно, если сознательно начать влиять на ход событий в смысле восстановления здорового нравственного климата и решения назревших проблем ненасильственными методами. Анастасий призывает: «Мы сами навлекли на себя эту болезнь и сами должны искать излечения». Но народ нельзя излечить от «революционной интоксикации» некими новыми учениями, «новыми политическими или социальными программами», противопоставляемыми советской идеологии. Поскольку революция исказила «самую идею, на основании которой должно быть устроено человеческое общество», следует первоначально вернуть тот «идеал», который для всякого православного знания ясен и определен.

В этом митрополит Анастасий развивает мысль своего предшественника, говорившего о необходимости «воспитания коллективной воли православного народа». Если русский народ вооружится идеалами предков и станет «твердыней православия», то он вернется на свой исторический путь и восстановит былое духовное и государственное величие.

Анастасий (Грибановский) пишет: «Никто не решится предсказывать будущее, но мы обязаны подготовлять его». В его словах заключен призыв не унывать, не оплакивать утраченную силу России, но каждодневным трудом созидания собственной нравственной личности и достойной среды и общества вокруг себя, объединяя усилия единомышленников, воссоздавать исторический идеал - сначала как идею, а потом и как реальность.

Уроки российской истории митрополит распространяет на все человечество, судьба его едина. «Только христианство, спасшее мир от гибели в эпоху падения античной культуры, может еще раз влить новую жизнь в одряхлевшее духовно человечество». Главная сила его в том, что оно раскрепощает творческие, созидательные силы человека, основывается на ненасилии и свободе воли и выбора каждой отдельной личности. Обозначив духовный и нравственный идеал, христианство предоставляет нам самим решать, будем ли мы им руководствоваться.

В наших спорах о трагичном и великом ХХ веке важно не забывать, что СССР победил фашизм, выстроил индустриальную экономику, покорял космос и выстаивал в геополитическом противостоянии только благодаря возврату к государственному наследию исторической России и зачастую вопреки марксистско-ленинскому учению.

Именно в Феврале произошло предательство национально-политической элитой исторических устоев Российской империи, предательство во время военных действий – все остальное было лишь следствием. Без осознания этого мы не выучим исторических уроков.

Специально для «Столетия»

Статья опубликована в рамках социально значимого проекта «Россия и Революция. 1917 – 2017» с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 08.12.2016 № 96/68-3 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».

Великая русская революция является наиболее точным и жизненным способом объяснять нам самих себя - как в 1917 году, так и век спустя. Проектная группа Ассоциации исследователей российского общества представит текущие результаты мониторинга столетнего юбилея революции и востребованность ее уроков революции для понимания происходящего сегодня в России и мире. Особое внимание будет уделено «политике памяти» о революции в мире и постсоветских государствах, архивной гласности о событиях 1917 года, дискуссии о них в Интернете и социальных сетях, вождям революции и новейших визуальных образов, связанных с юбилеем, который рождает причудливые мемы.

Процесс пошел: определились основные идеологические тенденции юбилейного года. Обзор 2-й: 7 ноября 2016 - 7 февраля 2017 года

На фоне того, как медленно и неохотно повестка предстоящего столетнего юбилея революций 1917 года утверждалась в информационном пространстве и общественном мнении до поздней осени 2016-го, ситуация последних трех месяцев выглядит радикально иной. Складывается впечатление, что о приближающемся юбилее как-то разом, точно по команде вспомнили и пытаются - каждый на свой лад и сообразно собственным интересам - говорить о событиях вековой давности, на самом деле имея в виду, разумеется, сегодняшний и тем более завтрашний день. Собственно, в таком утилитарном взгляде на историю нет ничего необычного - прикладной подход к прошлому, которое воспринимается прежде всего и главным образом как важнейший ресурс для обоснования и оправдания той или иной политической практики настоящего, был традиционно, на протяжении веков присущ нашей культуре. В советское время подобный прагматический взгляд на минувшие события и их интерпретации стал еще более рельефным и очевидным. В последнюю же четверть века на всем постсоветском пространстве прошлое было просто «приватизировано» настоящим - любое обращение в глубь времен (если говорить в основном не об академической науке, а именно об обычном - бытовом, бытийном, общественном и политическом - восприятии того, что было) стало непременно подразумевать ту или иную предзаданность, без которой самого такого обращения просто не было бы.

Судя по всему, не станет исключением и юбилей революционного 1917 года. И на этот раз - как, впрочем, обычно и бывает в постсоветской России - всплеск внимания к предстоящей круглой дате был спровоцирован властью и затем подхвачен ее сторонниками и критиками. 1 декабря Владимир Путин обстоятельно коснулся юбилея революций 1917 года в своем ежегодном послании Федеральному Собранию. Президент снова обратился к идее, которую он проводил еще со своего первого срока, но особенно настойчиво в последние годы, - о неразрывности нашей истории и недопустимости объявлять те или иные эпохи в ней «черными дырами».

Но на этот раз наблюдатели отметили в уже знакомом и привычном тезисе Путина две броские новации. Во-первых, в качестве авторитета, на которого ссылался глава государства, был выбран безупречный и для «красных», и для «белых», и для «консерваторов», и для «либералов», одинаково позитивно всеми ими воспринимаемый философ Алексей Лосев, называвший «тернистый путь нашей страны», а также «томительные годы борьбы, недостатка, страданий» чем-то «своим, неотъемлемым, родным» «для сына своей Родины». Во-вторых, характерно, что президент назвал Лосева философом не только «русским», но и «советским», хотя в последние годы, несмотря на ставшую крылатой фразу из послания 2005 года о «крупнейшей геополитической катастрофе века», слово «советский» было нечастым гостем в президентском лексиконе.

Цитата Лосева подводила к уже знакомому выводу: из событий 1917 года следует извлечь урок, необходимый «прежде всего для примирения, для укрепления общественного, политического, гражданского согласия», тем более что такое согласие, по словам Путина, «удалось сегодня достичь». Таким образом, президентом была задана главная официальная идеологема предстоящего юбилея - национальное примирение потомков всех тех, кто 100 лет назад оказался вовлеченным в гражданский конфликт под разными лозунгами и с взаимоисключающими ценностными установками. Как заявил сам президент на своей традиционной пресс-конференции 23 декабря, отмечая юбилей 1917 года, нам следует «вести дело к примирению, к сближению, а не к разрыву, не к нагнетанию страстей».

Для пропаганды и развития названной идеологемы примерно через три недели после оглашения послания была создана и организационная платформа: 19 декабря президент подписал распоряжение «О подготовке и проведении мероприятий, посвященных 100-летию революции 1917 года в России». Этим распоряжением Российскому историческому обществу предписывалось сформировать оргкомитет, которому поручалось в течение месяца составить план мероприятий, приуроченных к революционному юбилею. В поддержку оргкомитету и для «организационно-технического обеспечения» его деятельности придавались ресурсы Минкультуры. Важная деталь данного распоряжения - это собственно наименование тех событий, столетие которых будет отмечаться в 2017 году. Похоже, что соответствующая формулировка, впервые употребленная в распоряжении, стала официальной - во всяком случае, с конца декабря только она и используется теми, кто занимается подготовкой юбилея со стороны власти. Если в послании Федеральному Собранию Путин говорил отдельно о Февральской и об Октябрьской революциях 1917 года, то в распоряжении был использован уже другой термин - «революция 1917 года в России». Такая находка позволила решить сразу две весьма острые проблемы. Во-первых, поскольку и у Февраля, и у Октября 1917 года в настоящее время имеются свои симпатизанты и непримиримые критики, которые далеко не всегда совпадают для обоих событий, соединение свержения самодержавия с приходом к власти большевиков в единый революционный процесс 1917 года, по-видимому, - как, вероятно, представляется инициаторам подобной задумки - должно будет упростить процесс их примирения. К тому же такое объединение обеих революций в одну объективно более правильно и с исторической точки зрения - без Февраля просто не было бы Октября. Во-вторых, словосочетание «в России» позволяет избежать дурного метания между словами «русский» и «российский» в поисках наиболее политкорректного из них.

Первое заседание оргкомитета прошло 23 января в помещении Государственного центрального музея современной истории России. Председатель Российского исторического общества Сергей Нарышкин в своем выступлении развил идею президента сделать 100-летие революции юбилеем примирения. По мысли главы РИО, к такому примирению можно подходить с двух сторон - через «объединение исторического сообщества на основе общих подходов к предстоящей годовщине», а также путем достижения большей исторической объективности в освещении событий столетней давности, на которые Нарышкин призвал взглянуть «во всех оттенках, стать выше борьбы сторон, справедливо и беспристрастно вспомнить о победителях и о жертвах».

Что касается первого направления - «объединения исторического сообщества на основе общих подходов к предстоящей годовщине», - то намерения оргкомитета в этом направлении были развиты избранным на заседании его главой ректором МГИМО Анатолием Торкуновым. Его выступление также можно считать своего рода «распаковыванием» смыслов, заложенных в президентском послании. Докладчик подчеркнул органичность революционных событий 1917 года историческому пути России, особенностям ее «цивилизационного развития», отметил необходимость «говорить о Великой Российской Революции как о едином процессе, захватившем достаточно продолжительный период времени». Из его слов также следовало, что без 1917 года не было бы «грандиозного исторического проекта», в результате которого «было создано мощное государство, ставшее преемником исторической России, организатором своеобразной модернизации».

Несколько выбились из общего идеологического мейнстрима заседания три выступления - главы Императорского Православного Палестинского общества Сергея Степашина, журналиста Николая Сванидзе и писателя Сергея Шаргунова.

Степашин, пожалуй, наиболее рельефно из всех выступавших указал на трагические последствия 1917 года для российской государственности. Во-первых, по его словам, в ходе революции «Русская православная церковь, хребет русской государственности, была уничтожена как класс», причем, как заметил Степашин, «били не по священникам, а по церкви как по институту государственной власти, и это определенный урок». А во-вторых, в его выступлении наиболее четко прозвучала мысль, высказывавшаяся и другими участниками заседания, - об исторических параллелях между 1917 и 1991 годами.

Сванидзе выразил сомнение в том, что на волне празднования юбилея «будет найден некий компромисс и достигнуто некоторое примирение с тем, что касается исторических событий столетней давности». «Расставлять плюсы или минусы, - заявил он, - не наша роль, быть может, еще не пришло время». Вместе с тем журналист высказал популярное в недавнем прошлом и даже казавшееся тогда единственно верным мнение о том, что «развитие России в начале XX века было потрясающе положительным» - и «почему произошло то, что произошло?».

Шаргунов же, напротив, подчеркнул, что история «не имеет сослагательного наклонения» и «если бы большевики были лишь маргиналами», то они вряд ли «смогли бы основать такое мощное государство». По словам писателя, тотальный негативизм в отношении любого периода истории исключительно вреден и опасен. Такой негативизм «подчас маскирует стремление навязать нашей стране нигилистический сценарий, сказать нам, что мы движемся в никуда».

Столь подробный разбор первого заседания оргкомитета, который будет реализовывать сценарий юбилея, отвечающий интересам власти, обусловлен тем, что на нем четко определилась вся идеология этого сценария. Схематично кремлевскую установку можно представить как магистральную линию на национальное примирение при допущении трех как бы альтернативных точек зрения - условно «промонархической» (озвучена Степашиным), «либеральной» (представлена Сванидзе) и «красной» (заявлена Шаргуновым).

Судя по всему, приверженцы этих альтернативных мнений должны будут снижать градус официального оптимизма по поводу перспектив национального примирения, но вместе с тем не отрицать саму его возможность и тем самым приучать свои сегменты общества к принципиальной допустимости преодоления гражданского противостояния - по крайней мере, в отношении революционного прошлого. Если это на самом деле так и выступления на заседании, а также их последовательность и взаимная соотнесенность не были случайным экспромтом, то можно заключить, что власть решила прибегнуть к испытанному в ходе в основном электоральных кампаний политтехнологическому приему - продавливать генеральную линию и «окучивать» не желающих в нее вписываться, но вместе с тем готовых по базовым показателям поддерживать действующую власть.

Оппоненты же власти и на этот раз оказались вынужденными - пока, во всяком случае, - действовать в рамках навязанной им информационной и идеологической повестки. Эти действия можно рассматривать как эффективные или неэффективные, но в любом случае они не выглядят оригинальными уже хотя бы по той причине, что оппонентам приходится развивать свое «контрнаступление» в уже уготованной для них «диспозиции».

Что касается либерально-демократической оппозиции, то пока ее наиболее известные представители продолжали хранить молчание и не вступали в идейное противостояние с властью еще и на этом поле. В медийных ресурсах, традиционно придерживающихся данной политической ориентации, тема предстоящего юбилея всплывала, как правило, в контексте рассмотренного выше первого заседания оргкомитета. Над юбилейным проектом власти подтрунивали за его избыточную тяжеловесную официозность и маниловские мечтания о национальном примирении в ситуации продолжающегося зажимания гражданских и политических свобод, а также авантюристичной внешней политики.

Критики власти слева, между тем, оказались гораздо более креативными, нежели их вынужденные партнеры по оппозиции. Так, в конце января с нетривиальным и неожиданным предложением выступила несистемная левая оппозиция - «Коммунисты России». Партия предложила принять закон «Об административной ответственности за отрицание исторических фактов и искажение характера событий, касающихся Октябрьской революции 1917 года». На первый взгляд, такой закон должен быть направлен против тех, кто отрицает историческую достоверность хрестоматийных фактов, традиционно ассоциирующихся с событиями ночи с 25 на 26 октября 1917 года, - таких, как залп «Авроры» или штурм Зимнего. Но совершенно очевидно, что главная цель данной инициативы (помимо вполне естественного желания «Коммунистов России» лишний раз напомнить о своем существовании) - поддеть юбилейный сценарий власти, изобретающий, с точки зрения радикальных левых, некий странный гибрид из Февраля и Октября и тем самым снижающий историческое значение прихода к власти большевиков. Данному пиар-ходу нельзя отказать в оригинальности, тем более что общественный сегмент, не желающий расставаться с октябрьской образностью и ее системой ценностей, не только не уменьшается, но и заметно пополняется в последнее время представителями молодого поколения, которые, естественно, находят в Октябре собственные смыслы - подчас довольно «еретические» с позиций коммунистической догматики, но оттого не менее привлекательные и востребованные в настоящее время.

На этом фоне инициативы системной левой оппозиции выглядят гораздо более скромными и сдержанными. Практически одновременно с «Коммунистами России», также в конце января, лидер КПРФ Геннадий Зюганов выразил намерение предложить президенту Путину вернуть дню 7 ноября статус государственного праздника, а также воздвигнуть в Москве памятник Октябрьской революции - башню III Интернационала Владимира Татлина. Оба этих предложения принадлежат декану Высшей школы телевидения Московского университета Виталию Третьякову. Такую же идею озвучил и руководитель проекта «Революция–100» Геннадий Бордюгов на заседании Координационного совета левых сил 12 января и на Всероссийской конференции «Город трех революций» в Санкт-Петербурге 26 января 2017 года. Он также предложил вернуть в календарь памятных дат 12 марта, которое с 1918 по 1926 год праздновалось как День Февральской революции.

Таким образом, можно с достаточно высокой степенью вероятности заключить, что за непродолжительное время конца 2016 - начала 2017 года выявились основные идеологические тенденции, которые будут определять и направлять юбилейные мероприятия, - тенденции, являющиеся производными от основной политической повестки, которая сейчас все больше и больше сосредотачивается на президентских выборах в марте 2018 года.

Петр Акульшин

«Маятник качнулся?» - исторические исследования

Анализ научных исторических публикаций (монографий, статей, диссертационных исследований, выступлений на научных мероприятиях, публичных высказываний историков-профессионалов), посвященных революционным событиям 1917 года и последовавших за ними Гражданской войне и иностранной военной интервенции, позволяет указать на ряд лидирующих тенденций.

Еще несколько лет назад утвердилась новая концепция хронологических рамок этих событий. Она состояла в отказе от привычного с советских времен деления на Вторую и Третью (Февральскую и Октябрьскую) российскую революцию. Если Первая российская революция ограничена событиями 1905–1907 годов, то Вторая (в некоторых новых публикациях «Великая») охватывает период от начала февральских событий 1917 года в Петрограде до завершения крупномасштабной Гражданской войны. Правда, завершение Второй русской революции должно стать дискуссионным вопросом в современной отечественной историографии, так как для него существует несколько вариантов (окончание Гражданской войны на европейской территории России с эвакуацией из Крыма остатков белой армии П.Н. Врангеля; ликвидация Кронштадтского мятежа и отказ от методов «военного коммунизма»; окончательное завершение Гражданской войны на русском Дальнем Востоке). А среди историков-аграрников получила распространение точка зрения, состоящая в том, что в России в начале ХХ века была всего одна, по преимуществу крестьянская, революция, начавшаяся в 1903 году (первые крупные аграрные волнения в ХХ веке) и завершившиеся в начале 1920-х годов с переходом к НЭПу, т.е. победой крестьянства над государством или в начале 1930-х годов с торжеством колхозного уклада, т.е. победой государства над крестьянством.

Утверждение новой периодизации этих событий ставит перед исследователями новые задачи. Среди них внутренняя периодизация Второй русской революции 1917–1920/21 годов. Например, особую дискуссионность приобретает вопрос о правомерности учета таких специфических периодов как «двоевластие», «триумфальное шествие Советской власти», а также критериальных подходов к понятию «Гражданская война» в контексте событий Великой русской революции.

Второй важной тенденцией следует считать назревшую необходимость создания большого нарратива, т.е. обобщающего труда по истории Великой русской революции, отражающего все, что удалось и не удалось сделать отечественным историкам по крайней мере за минувшую четверть века. Важным подходом к решению данной задачи является работа в рамках грантового проекта РГНФ «Революция 1917 года», который ведется в ИРИ РАН. С первыми итогами этой работы можно ознакомиться в ряде публикаций журнала «Российская история» за 2015–2016 годы.

Анализируя большинство текстов, созданных профессиональными историками за последние два года, можно отметить, что, начиная с 2014 года, когда 100-летие Первой мировой войны заставило шире осмыслить причины, последствия и историческое значение революционных событий в России, после свойственных 1990-м годам сугубо негативных трактовок революции как краха российского государства и общества, исследователи все чаще начинают рассматривать этот этап как закономерный и поступательный период российской истории, когда на смену прежней государственности и общественным формам пришли новые. В качестве примера можно привести научное изучение таких трагических страниц как террор в годы революции и Гражданской войны. На смену ставшим уже привычными морализирующим рассуждениям об ужасах Красного Террора, основанным на штампах антисоветской пропаганды разных эпох (от Мельгунова до Солженицына), приходят объективные исследования. В качестве примера можно привести работы И.С. Ратьковского, который смог сочетать научность и гражданственность (Ратьковский И.С. Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.). М., 2017; Он же . Восстановление в России смертной казни на фронте в 1917 г. // Новейшая история России. 2015. № 3).

В то же время эта объективная тенденция соседствует с активизацией тех профессиональных историков, которые стоят на откровенных антисоветских позициях, которые можно назвать «белогвардейской» атакой на 1917 год. Примером может послужить конференция «России черный год. 1917. Канун катастрофы», проходившая в Российском институте стратегических исследований в декабре 2016 года. Показательными выглядят некоторые заявления докладчиков: «Для превращения пролетариата в класс не было предпосылок… Преобладающая часть не сознавала себя не только классом, но и даже социальной группой…» или «Революция была не просто не нужна, она была вредна. И отказ от коммунистического прошлого в 1990-е годы был вполне обоснован, но не проведен последовательно…»

Основная же масса не столь политически ангажированных отечественных историков втягивается в процесс коммеморального обсуждения проблем российской революции более осторожно и размеренно. Несмотря на наличие или отсутствие властного «заказа» 2017 год обещает стать пространством напряженной научной и общественной дискуссии.

Леонид Максименков

Наступит ли архивная гласность в теме «Революция»?

На сегодняшний момент на архивном фронте главными событиями в сегменте «юбилей революции» стали два события. Оба они связаны с деятельностью оргкомитета «Революция–100», образованного в соответствии с распоряжением Президента РФ «О подготовке и проведении мероприятий, посвященных 100-летию революции 1917 года в России» № 412-рп от 19 декабря 2016 года.

В оргкомитет (ОК) «Революция–100» кооптированы директоры двух из пятнадцати федеральных архивов: Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) - в советское время Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС- и Госархива Российской Федерации (ГАРФ), когда-то созданного в качестве Центрального государственного архива Октябрьской революции. Выбор именно этих двух архивов в качестве «юбилееобразующих» логичен. Они - главные хранилища материальной документальной памяти о революции. Однако эта память формировалась в годы Советской власти и господства КПСС. Это наложило печать на их коллекции, фонды, кадры, направления научно-исследовательской работы. Потенциально это не может привести к несколько одностороннему и тенденциозному архивному обеспечению юбилея.

Вызывает вопрос отсутствие в ОК директоров таких архивов как литературы и искусства (РГАЛИ), кинофотодокументов (РГАКФД), экономики (РГАЭ) и других. Первый мог бы обеспечить освещение тем «Искусство в революции» и деятели русской культуры в революции (в том числе и в эмиграции). Второй представляет собой уникальное хранилище фото- и видеопамяти России. Третий мог бы прояснить тему экономики Первой мировой войны, революции и Гражданской войны.

В утвержденном Оргкомитетом плане основных мероприятий семь разделов и 107 мероприятий.

Каково в них присутствие пятнадцати федеральных архивов, а также ведомственных архивов (например, Архива внешней политики МИД) и архивов местного значения?

В первом разделе - «Экспозиционные и выставочные мероприятия» (17 позиций) - предполагается, что оба представленных директорами архива участвуют в выставке «Женщины и революция (К 100-летию предоставления женщинам России избирательного права)». Один архив - в выставке «Код революции». Росархив - как федеральный орган исполнительной власти - курирует два проекта. Первый - «Один день из жизни города и страны» (Санкт-Петербург). По-видимому, здесь реанимируется идея известного проекта Максима Горького, реализованного Михаилом Кольцовым как «День мира». Вторая задумка - межархивная выставка «Ленин». Она пройдет в Выставочном зале федеральных архивов и продолжит традиционную серию выставок о советских вождях.

В данном сегменте явный победитель - архив (головная организация) РГАСПИ, у которого два проекта. У ГАРФ - один.

Во втором разделе - «Издательские и образовательные проекты» - утверждено двадцать позиций. В их числе: альбом «1917 год» (издательство «Дрофа-Вентана Граф» и РГАСПИ); энциклопедия «Россия в 1917 году» (РГАСПИ, издательство не указано); сборник документов и научных статей «Свет и тени русской революции» и второй альбом «Россия в 1917 году. Образы и тексты» (РГАСПИ, издательство не указано). Поскольку предыдущие альбомы из серии «Образы и тексты» выходили в свет в издательстве «Политическая энциклопедия», ранее известном как Российская политическая энциклопедия», можно предположить, что и остальные проекты будут реализованы тем же московским издательством.

В чем видится проблема и уязвимость данного сегмента? В том, что главный редактор издательства «Политическая энциклопедия», его создатель и многолетний директор, одновременно руководит федеральным казенным учреждением РГАСПИ, который и реализует проекты (по госзаказу?). Выиграет ли от такого совместительства и при отсутствии конкуренции новизна и актуальность изучения заявленных тем, можно будет судить по итогам.

Заявлено три многотомных документальных архивно-публикаторских проекта. Один реализуют РГАСПИ и «Политическая энциклопедия» - «Конфессиональная политика Советской̆ власти» (Сборник документов в 4-х книгах. 1917–1924. Том 1). Два курирует Росархив - протоколы Кронштадтского совета (первый том) и «Колчак - верховный̆ правитель России» (также первый том). Издательства не указаны.

Таким образом, и в данном втором сегменте РГАСПИ - абсолютный победитель. Даже символических конкурентов в роли головной организации-подрядчика, в отличие от первого раздела, нет вообще.

В третьем разделе плана - «Конференции» - намечается международная научная встреча по теме «Документальное наследие революции 1917 года в России». Из названия не совсем понятно, идет ли речь о «документальном наследии в России» или о «революции в России». И эту конференцию организует в том числе РГАСПИ. Уже единолично тот же архив проводит VII Международную ежегодную научную конференцию молодых ученых и специалистов КЛИО-2017. Тема - «Революции в истории. Актуальные проблемы археографии и источниковедения, российской и всеобщей истории нового и новейшего времени».

В мемориальных мероприятиях (три пункта) участие архивов не заявлено.

В разделе «Мультимедиа, кино- и телепроекты» - 10 позиций. Формально архивы также отсутствуют.

Тринадцать позиций включает раздел «Мероприятия за рубежом». Это выставки в Амстердаме, Лондоне, Цюрихе, Инсбруке, Берлине и Мюнхене, Париже и Пекине. В этой географии полностью отсутствуют страны СНГ (даже союзное государство Республика Беларусь) и Балтии, бывшие страны-участники Варшавского договора и Совета Экономической взаимопомощи.

Последний раздел - из 14 пунктов - «Мероприятия региональных отделений РИО».

Последняя строчка в этом перечне плановых мероприятий - «Открытие в декабре Государственного архива Ульяновской области». Это примечательное и символическое событие с учетом того, что два вождя великой русской революции - Александр Керенский и Владимир Ульянов-Ленин - не только родились и провели детство и раннюю юность в Симбирске, но даже учились в одной гимназии, как оказалось - главной кузнице кадров революции.

Подведем краткие предварительные итоги.

Из 15 федеральных архивов фактически в качестве головного предприятия отрасли участвует лишь один. Это РГАСПИ (бывший ЦПА), где действительно сосредоточены важные и ценнейшие архивные богатства по революционной теме. Но вызывает удивление отсутствие другого партийного архива - бывшего архива Общего отдела ЦК КПСС, куда на протяжении последнего десятилетия передаются архивы Политбюро. Этот архив РГАНИ закрыт в связи с переездом со Старой площади в Замоскворечье. Закрыт по принципу «От забора и до обеда», с 1 мая 2016 года на неопределенный срок. Именно в этом архиве хранятся личные дела руководителей КПСС и Советского государства.

Как архивное сообщество реагирует на очевидный монополизм и отсутствие конкуренции, проявляющиеся в организации юбилейных торжеств? Явочным порядком. Например, РГАЭ обнародовал интересную выставку электронной коллекции документов «Экономика революции. 1917–1920 годы» . Президентская библиотека имени Бориса Николаевича Ельцина готовит пополнение своей доступной в электронном читальном зале и на портале библиотеки коллекции оцифрованных архивных документов.

Очевидно, что с учетом утвержденных мероприятий российские архивы федерального и местного уровня, а возможно и некоторые ведомственные архивы, в ближайшее время обнародуют свои собственные планы деятельности по теме «Революция–100».

Людмила Гатагова

1917 и «политика памяти» в постcоветских государствах

План мероприятий в преддверии столетней годовщины революции 1917 года в России, утвержденный Оргкомитетом, включает 107 пунктов. Среди них лишь один (!) пункт касается постсоветских государств. Речь идет о намеченном на март 2017 года круглом столе в Вильнюсе «Россия-Литва: 1918–1921 годы». Судя по заявленным хронологическим рамкам, историки России и Литвы сосредоточатся не столько на событиях 1917-го, сколько на теме обретения Литвой независимости. Как известно, в феврале 1918 года Литовская Тариба объявила о восстановлении независимой Литвы, поглощенной некогда Речью Посполитой, а затем Российской империей.

Помимо российско-литовского круглого стола, никаких иных - совместных с постсоветскими странами - мероприятий на данный момент не запланировано. Отсутствие общих планов говорит о многом - в частности, об ослаблении научного и культурного сотрудничества между Россией и ее соседями из ближнего зарубежья. Очевидно, это свидетельствует и об отсутствии единогласия в отношении эпохальных октябрьских событий столетней давности. Безусловно, за истекшие 25 лет независимости постсоветские государства обзавелись собственными нарративами «национальных историй». И в каждом из них событийная канва и оценки российской революции трактуются по-разному.

По мнению японского историка Харуки Вада, разделяемому многими российскими и иностранными учеными, Октябрьская революция, подобно Великой Французской революции, представляла собой спектр разновременных и разномасштабных революций, порожденных специфическими условиями мировой войны.

В процессе мониторинга, безусловно, придется учитывать тот факт, что в необъятном социальном пространстве Российской империи имели место многочисленные локальные проявления революционной стихии, обернувшиеся весьма разнородными политическими последствиями.

Если в балтийских странах акцент будет делаться на столетии обретения независимости, то, к примеру, в среднеазиатских республиках общественное внимание еще год назад сфокусировалось на дате своей собственной революции - столетии знаменитого восстания 1916 года в Туркестане.

В любом случае, в ближайшие месяцы следует ожидать не только различных трактовок революционных событий 1917 года, но и весьма несхожей реакции на юбилей со стороны научных кругов и широкой общественности постсоветских стран: от полного замалчивания до широковещательных объявлений о грядущей юбилейной кампании в течение всего текущего года. В частности, в Украине 2017-й объявлен годом Украинской революции 1917–1921 годов. Об этом говорится в официальном документе украинского президента №17/2016 «О мероприятиях по празднованию 100-летия событий Украинской революции 1917–1921 годов» от 22 января 2016 года.

«Вожди революции» сегодня - иерархия вражды или оправдание историей?

Если сравнить все проблемные поля, в которых наметилась рефлексия на тему лидерства в революции 1917 года, то именно журналистский тип презентации темы выглядит пока наиболее ярким. В этом есть закономерность самого формата - для СМИ показ феномена через личность всегда ярче и убедительней. К тому же личность - более легкая мишень как для ретроспективных инвектив и политических подозрений, так и для новой апологии и восхищения. Одним из следствий такого подхода часто становится курс на «приватизацию» тех или иных деятелей революции, причем с разными целями. А потому всегда необходимо учитывать опасность «вчитывания» собственных предпочтений в трактовки персонажей революции.

Почему тема лидерства так важна в интересующем нас контексте? Потому что она напрямую отражает подсознание вопрошающего: образ исторического лидера (тем более такого рубежного времени, как революция 1917 года) всегда немного «автобиографичен» для его интерпретатора. К тому же эта тема напрямую отсылает нас к важнейшему парадоксу революции: самое массовое социально-политическое явление неизменно оборачивается повышенным интересом именно к личностям.

Уже сейчас - на основе анализа медиаявлений, монографических исследований, публицистических выступлений - заметно разделение всего пантеона действующих лиц революции 1917 года на деятелей (политиков) и вождей (лидеров). К первым относятся представители либерального спектра политических ориентаций (каковым история в очередной раз отказала в шансе стать лидерами), а также умеренные социалисты; ко вторым - «левые» (большевики, анархисты, эсеры). Особняком стоят «антигерои» эпохи - «темные силы», император, его ближайшее окружение, последние государственные деятели самодержавной эпохи.

Представление революционных событий (на самых разных площадках современной общественной и профессиональной рефлексии) через роли и портреты политических лидеров закономерно приводит к тому, что суть событий прочитывается как движение эпохи от «распутинианы» до «ленинианы».

Старт революционно-юбилейной тематике, заданный рядом исторических журналов («Историк», «Живая история», «Дилетант» и пр.) подтверждает общую линию концентрации именно на особенностях лидерства в революции - вне зависимости от того, с каким знаком трактуется роль того или иного «деятеля» или «вождя» (А. Иванов, А. Кулегин, О. Шашкова, Дм. Быков и др.). Это закономерно возвращает нас к атмосфере эпохи столетней давности, когда само имя политика становилось в оценке его сподвижников, соперников и противников своего рода пропагандистским «тараном» в общественной борьбе (В. Булдаков, Б. Колоницкий).

Традиционная тема соотношения сил (и природы внутренней конкуренции) в среде большевистских лидеров становится и решается - как в ряде статей, так и монографических исследований последнего времени (А. Елисеев, А. Шубин, Л. Данилкин, С. Войтиков, А. Резник и др.) - с применением новых познавательных стратегий. Это психоистория, психогеография, культурная антропология, новая социальная история, анализ соотношения роли структур и создавших их деятелей революции.

В целом уже сейчас очевидно, что феномен политического лидерства привлекает общественное и профессиональное внимание в наши дни по причине рубежного характера нынешнего времени: затянувшийся кризис мировых элит ведет к усилению значения появляющихся новых лидеров. Это не медийная мода на «персону», а «всамделишное» отношение к государственно-политическим celebrities . Актуализированный политической реальностью ретроспективный взгляд на проблему лидерства в революции добавляет драматизма юбилейной рефлексии на эту «вечную» тему.

Петр Баратов

«Революция–100» в цифровом пространстве

За минувшие месяцы стартовало несколько интернет-проектов, посвященных грядущему юбилею Октябрьской революции. Одним из наиболее ярких представляется «1917-й год. Свободная История» Михаила Зыгаря, бывшего главного редактора телеканала «Дождь» и автора нашумевшей книги «Вся кремлевская рать». Это своего рода попытка «перенести» пользователя из новостных реалий повседневности в тот же самый день, только сто лет назад. Реализуется это при помощи записей от имени реальных деятелей революционной эпохи, только сделанных в стиле публикаций в социальных сетях. Работа проекта основана на обработанных его авторами дневниках и письмах и базируется на платформе поисковой системы «Яндекс». Реплики героев проекта дублируются в виде записей в наиболее популярной в России социальной сети ВКонтакте. Причем для реальных исторических деятелей - императора Николая II и членов императорской семьи, Владимира Ленина, Иосифа Сталина, Льва Троцкого, кайзера Вильгельма II и многих других - созданы собственные профили пользователей с персональными данными и сменяющимися статусами.

Сам Зыгарь заявил, что в России в силу ряда обстоятельств «единственное, о чем можно писать и не выглядеть идиотом - это прошлое, причем его можно менять даже на противоположный знак - все, что угодно! Прошлое куда более живо, чем будущее». При этом журналист подчеркнул, что проект «1917-й год» не ставит своей целью трактовку событий, а дает «прямой доступ» к их современникам. Такой подход может служить примером того, как использовать общедоступные и быстро развивающиеся формы распространения информации в соцсетях, в научно просветительских и прочих целях.

Свидетельство тому - еще один проект, действующий по аналогичному принципу, - «1917. День за днем». Он создан студентами и аспирантами исторического факультета МГУ и также базируется на социальных сетях. За ним можно следить через ВКонтакте, Facebook или специальную ленту мессенджера Telegram. В ленте проекта истфака, насколько удалось понять, используются записи виртуальных профилей из проекта Зыгаря, хотя у них разные редакции и научные консультанты. Как бы то ни было, за счет этого создается еще больший «эффект присутствия»: две параллельных ленты используют одни и те же виртуальные источники и как бы находятся в одной «вселенной», если выражаться терминами поп-культуры.

Естественной реакцией на наступление «юбилейного» 2017 года стало появление десятков научных и публицистических статей на самых разных сайтах. В некоторых случаях для таких материалов на выделены специальные рубрики, в которых они агрегируются. Все зависит о того, насколько набор тем, связанных с событиями столетней давности, перекликается с проблемами, которые в своей работе поднимает тот или иной ресурс. В качестве примера приведу специальную рубрику «Столетие революции», недавно запущенную на сайте «Радио Свобода». Там уже сейчас можно найти интервью, аналитические материалы и публикации архивных документов, связанных с революционными событиями столетней давности.

Это только несколько примеров того, как в интернете начали готовиться к юбилею революции, но они наглядно иллюстрируют уникальную возможность сделать эти события элементом повседневности. Это важно хотя бы потому, что они и так проникают в современную и отнюдь не виртуальную реальность.

Очевидно, что нет такой исторической темы, которую не удалось бы политизировать. За последние месяцы мы увидели несколько примеров этого. Депутат от фракции КПРФ внес в Госдуму законопроект, запрещающий оспаривать результаты Октябрьской революции. Бывший прокурор Крыма депутат Наталья Поклонская буквально объявила войну режиссеру Алексею Учителю, снявшему фильм «Матильда» о взаимоотношениях Николая II с балериной Матильдой Кшесинской. Свои аргументы она регулярно приводит как в СМИ, так и в своем блоге в «Живом Журнале», а запросы на проверку фильма уже направлены в Минкульт и лично генпрокурору Юрию Чайке. Вице-спикер Госдумы Петр Толстой на конференции, посвященной вопросу о передаче Исаакиевского собора Русской православной церкви, заявил, что работники СМИ и законодательных собраний продолжают дело «тех, кто рушил наши храмы, выскочив из-за черты оседлости с наганом в 17-м году». Это вызвало резкую критику общественных деятелей и еврейских организаций, а сам Толстой поспешил заявить, что не имел в виду евреев.

Почему я привожу эти примеры? Потому что подобные политические события, «завязанные» на реалиях столетней давности, вызывают крайне масштабную реакцию в интернете. Не говоря уже о том, что нередко переходят из дискуссионного поля в правовое. Особенно если учесть десятки уголовных и административных дел, заведенных в России только из-за информации, опубликованной в социальных сетях.

Не удивительно, что в событиях 1917 года каждый найдет для себя как героев, так и собственный набор виноватых. И будет отстаивать свою позицию, используя широкие возможности социальных сетей и других форм общения в интернете. В лучшем случае участники подобной полемики ссылаются на определенный багаж знаний по отечественной истории, или хотя бы на быструю пробежку по Google и другим поисковикам. В худшем - на стереотипы, укоренившиеся в массовой культуре. И понаблюдать за тем, у кого и как проходит 17-й год, можно в любой момент, просто включив компьютер.

Художественная рефлексия

Новых литературных изданий и значимых документальных фильмов, посвященных революции 1917 года, пока что не появилось. Зато подоспели первые театральные премьеры.

Вышел булгаковский «Бег» в постановке Павла Евгеньевича Любимцева с участием студентов Театрального института им. Б.В. Щукина при театре им. Е. Вахтангова. В этом спектакле упор сделан не на муках совести генерала Хлудова, которого от кошмара убитого им солдата спасает только возвращение на родину, чтобы держать ответ за свои преступления, как это было у Булгакова, а на драме людей, которые бегут от революции, но в какой-то момент понимают, что бегут от самих себя, ведь Россия - часть их души, исстрадавшейся в разлуке. Спектакль получил положительные отзывы и публики, и критиков. По их мнению, «в нашу с вами жизнь вернулись его (Булгакова) персонажи: беженцы и авантюристы, предприимчивые “товарищи министров” и бойцы, готовые убивать и умирать». Судя по всему, в отличие от постановки «Бега» Юрия Бутусова 2015 года в Театре Вахтангова, где Хлудов остается центральной фигурой и взят вариант финала с его самоубийством, Любимцев выбрал более оптимистический финал с возвращением генерала на родину.

Грядут и другие премьеры. Руководитель «Гоголь-центра» Кирилл Серебренников сообщил о задуманном проекте «1917», приуроченном к 100-летию революции. «На сайте мы будем описывать каждый день рокового для россиян года, - уточнил он. - А в ноябре проведем акцию, посвященную дню Октябрьского переворота».

В Александринском театре к юбилею поставили пьесу Владимира Маяковского «Баня», которая стала первой премьерой театра в 2017 году. Затем последует «Оптимистическая трагедия» Всеволода Вишневского и футуристическая опера «Победа над солнцем» Михаила Матюшина и Алексея Крученых. Последняя, правда, написана в 1913 году и передает скорее дух предреволюционного времени. Вероятно, здесь сказалось стремление подчеркнуть ту роль, которую футуризм играл в революции и в первые послереволюционные годы, когда он полуофициально был государственной доктриной в сфере искусства. В этой опере провозглашалась победа техники и силы над стихией и романтикой природы, замена природного, несовершенного солнца новым рукотворным, электрическим светом. И, как и в «Бане», действие происходило в будущем.

«Мы так или иначе - не празднуя, конечно - но мы не можем обойти эту дату стороной. Потому что ее послесловие мы ощущаем все время и будем ощущать еще долго. Вообще, “Баню” периодически надо делать. Как человек ходит в баню, так и надо обществу проходить на “Баню”. В этом смысле это, конечно, темы важные и постоянные», - заявил художественный руководитель Александринского театра Валерий Фокин. А режиссер «Бани» Николай Рощин настаивает, что «мы не играем, что это происходит в наше время. Мы пытаемся изображать людей того времени - их темперамент, их взгляд на вещи. Конечно, не все будет понятно современным людям, особенно тем, кто забыл уже, что такое Советский Союз, но тем не менее чисто энергетически это может быть очень увлекательно, когда люди говорят из прошлого, абсолютно понимая, о чем они говорят». На премьере «Бани» зрители получили возможность посмотреть, каким виделся наш сегодняшний день, когда был еще далеким будущим.

В Большом драматическом театре им. Товстоногова готовится премьера спектакля «Губернатор» по рассказу Леонида Андреева, который повествует о Кровавом воскресенье 1905 года. Губернатор, отдавший приказ расстрелять митингующих рабочих, - лицо обобщенное. Главное для худрука БДТ Андрея Могучего - человек, находящийся перед невероятно трудным выбором, разрывающийся между совестью и долгом. И разрываемый потом этой самой совестью. Этим он напоминает булгаковского Хлудова и, очевидно, проецируется на современные проблемы власти. По словам Могучего, «1905 год. Махнул платком, потом расстрел. Кровавое воскресенье. Все аллюзии оттуда. Почему человек махнул? Это уже другой вопрос. Именно человек, не должность. Они обязаны были делать по объективным обстоятельствам, по закону, который разрешал это делать. Вопрос не в этом. Наоборот, он выполнил служебный долг. Но в этот момент в нем включился человек». В спектакле кадры из фильма Якова Протазанова «Белый орел» 1928 года - единственной экранизации рассказа «Губернатор» с Мейерхольдом в главной роли. Характерно, что для более полного погружения зрителей в исторический контекст предусмотрены лекции перед началом каждого спектакля.

Метаморфозъ

требуютъ наши сердца,
Метаморфозъ
очи наши желаютъ,
И въ потѣхахъ у насъ, и въ стенаньяхъ,
и въ запахѣ розъ:
Метаморфозъ,
жаждемъ метаморфозъ!

Вот и пролетело столетие Русской революции. Сам юбилей ознаменовался жалкой перепалкой явных поклонников и оппонентов сего грандиозного исторического события, где, пожалуй, ведущей скрипкой выступила госпожа Поклонская, обличая унылую синематографию «Матильды». Где всю сложность русского дореволюционного бытия попытались засунуть в мыльную оперу из серии личной жизни последнего царя, да не удержались и устроили чадЪ и угарЪ в попиле бюджета. Увы, норма времени.

«Матильда», да, пожалуй, дизельпанковский сериал про Троцкого – это всё, что официальные власти пожелали сказать о столь значимом событии, перевернувшим не только Россию, но всю мировую историю. Да, конечно, выходили интересные статьи и передачи, касающиеся данной эпохи, но проходили они фоном и не затронули действительно массовых средств информации. Тем не менее, Великая Русская революция слишком масштабное событие, чтобы отделываться от него брехливыми лозунгами или унылыми сериалами. Более того, именно сейчас анализ событий столетней давности востребован как никогда. И именно на эту тематику хочется порассуждать и провести некоторые параллели с сегодняшним днём.

Первое, что бросается в глаза – схожесть тенденций. Вплоть до мельчайших деталей. Буквально накануне юбилея губернатор Ленинградской области Геннадий Полтавченко уведомил вице-премьера Аркадия Дворковича . Правда, в отличие от столетней давности связано это было не с перенапряжением логистики из-за фронтов Первой мировой, а с желанием вывести поболее зерна от щедрого урожая сего года за границу. Тем не менее, предупреждение прозвучало очень мило с исторической точки зрения. И это, не говоря о пикантных слухах о новом Распутине в окружении «сами знаете кого», кому мы, в общем, обязаны и гигантоманией спортивных сооружений, и усилением спортивных войн. Впрочем, интересна как раз не мелочь, а совпадение серьёзных процессов.

Удивительно, но пролетевшее бурное столетие, казалось бы, не затронуло основной сути российского государства. И тогда, и сейчас – это сословное общество. Только перед революцией оно находилось в стадии распада, что отвечало насущим потребностям индустриальной фазы развития , а ноне, разрушив советское наследие, мы, наоборот, возвращаемся в сословную дикость. И если во времена Ивана Грозного сословное устройство соответствовало потребностям текущего разделения труда (крестьяне – пахали и кормили военную аристократию, аристократия – клала свои буйны головушки в Диком поле, купцы – двигали экономику, попы – за всех молились, да худо-бедно занимались образовательной деятельностью), то сейчас это способ узаконить «нажитое непосильным трудом» имущество и окончательно отвязаться от таких пережитков прошлого – как ответственность перед обществом.

Были и существенные отличия. Общество столетней давности вполне себе осознавало ориентиры, к которым надо было стремиться: построению индустриальной базы, что требовало разрушения сословных перегородок. И серия буржуазных революций (в Англии, Франции и т.д.) были элементом этой стратегии, которая позволяла перейти ему на новые цивилизационные рельсы. Короче, Российская империя тогда вполне соответствовала общемировому мейнстриму. Сейчас ситуация существенно изменилась. Индустриальная фаза подошла к своему завершению, что опять же требует либо построения нового общества, либо глубокого переосмысления существующего. И текущий экономический кризис, затронувший глобализированный мир – тому пример. Явных мировых законодателей мод по выходу из него пока не наблюдается, поэтому с ориентирами туго. Хотя некоторые тренды присутствуют. В т.ч. и уклон в сторону построения сословного общества. Поэтому мы снова в общей струе, но не уверен, что это не струя мочи выбрано верное направление.

Второй момент: наметившийся раскол элит. И здесь нонешняя Россия прекрасна косплеит ситуацию столетней давности. И если сейчас пилят бюджет свора олигархов, сросшаяся с чиновничьим аппаратом, то тогда это были дворцовые камарильи, возглавляемые родовитой аристократией с подручными из тех же олигархов и прочих проходимцев, которые точно так же опустошали государственную казну. Причём, надо заметить, что пилить это дело можно долго и в полном согласии, но ровно до тех пор, пока общественного пирога хватает на основных игроков. И вы будете смеяться, но, как и столетие назад – его стало не хватать. Ибо опять – война кризис. И, что опять смешно, этот раскол происходит не только по сословным линиям, но и в стратегии развития государства, где условные патриоты (чей бизнес был завязан на Россию) и условные либералы/глобалисты (чей бизнес завязан на Запад) активно боролись за расположение ведущего арбитра в стране – Путина Николая II . Что забавно и «патриоты» и «западники» в дореволюционной России активно использовали революционное движение, чтобы давить на власть, так как законные способы решения этого вопроса отсутствовали. Да-да, революционное движение это, прежде всего, способ специфического диалога с властями. Отличие современности в том, что с «револьюсионерами» балуются в основном – «западники». Впрочем, надо думать, что по мере разрастания кризиса и сокращения общественного пирога внутри страны – «патриоты» так же будут переходить на тактику шантажа государства с помощью «буйных голов». В общем, ничего нового под луной.

А властям ничего не оставалось делать, как ставить на силовиков. Ежели чо — Охранка ОМОН разрулит. Вот сто лет назад не досмотрели, а сейчас – «граница» на замке. Проблема в том, что и сто лет назад с силовой точки зрения – всё было ОК. Армия, оправившись от поражений в Русско-японской войне, активно реформировалась и находилась, если не в блестящей, то в хорошей форме, а охранное отделение вполне себе успешно контролировала деятельность многочисленных революционных партий. О том, что во время Февральской революции всё руководство большевиков либо находилось за границей, либо сидела по тюрьмам и ссылкам – у нас ещё говорят. Менее известно то, что оставшиеся структуры партии довольно неплохо контролировались с помощью провокаторов.

Сей гражданин респектабельной внешности – лидер думской фракции большевиков Р.В.Малиновский (была и такая, когда Ильич воспользовался лазейкой для организации легальной борьбы, ибо с нелегальной была на тот момент полная жопа), а по совместительству – агент Охранки. О чём окончательно выяснилось только в 1917 году (хотя слухи ходили и ранее). После революции 1905-07 годов вся партия была пронизана провокаторами . Достаточно сказать, что в распиаренной историками французской школе Лонжюмо из 18 учеников – двое было провокаторами. Понятное дело, что вернувшиеся в Россию остальные ученики быстро переехали на нары. Провокатором был один из помощников в организации Лондонского съезда в 1907 году – Яков Житомирский и «выпускающий» газеты «Правда» — Черномазов. После этого говорить о какой-то особо коварной и дюже секретной работе у большевиков – банально не приходится. При этом наиболее важные агенты попалились только в 1917 году, когда архивы Охранки достались восставшим.

Ну, а самый известный провокатор – это, безусловно, руководитель Боевой организации эсеров – Евно Фишиевич Азеф:

А какие возможности даже не столько для оперативной – сколько политической игры появились, когда силовики получили в своё распоряжение столь суровый инструмент террористической деятельности! Ведь можно стало выпиливать не только упёртых революционеров, но и политических оппонентов (что является отдельной интересной темой). Впрочем, до столь интересных комбинаций современное российское руководство ещё не дошло (к слову на Украине с этим уже всё ОК), а вот провокаторство вполне себе используется в маргинальной политической среде. В общем, здесь всё по заветам предков. Только никто не потрудился ответить на вопрос: а помогло ли им это?

К слову, подобная картина наблюдалась и в позднем СССР, где всесильное КГБ вполне себе контролировало антиправительственную деятельность, посадив в диссидентские движение либо своих провокаторов, либо откровенных психов, фриков или людей с различными отклонениями (которых из-за этого было легко контролировать или морально дискредитировать). Что, впрочем, тоже не помогло СССР. Зато эта публика потом возглавила социальные процессы на развалинах почившей Красной Империи. Последствия которых мы, увы, имеем честь лицезреть лично.

Впрочем, остаётся ещё армия, которая сейчас находиться в привилегированном положении. Армейская каста выделялась и в Российской империи и была, пожалуй, предана престолу. Правда, лишь до начала Первой мировой. Потом её костяк сточился в горниле мировой бойне, а оставшиеся в живых, если не возглавили, то активно поддержали заговор против царизма.

Здесь можно констатировать факт, что армия будет лояльна нынешнему правительству ровно до тех пор, пока её не размажет каток нового военного кризиса. Возможно ли это? Вполне. Россия заложила под свою армию две атомных бомбы. Это украинский ( и ) и сирийский кризис, где неопределённость поставленных перед армейцами задач – не позволяют добиться достижения решительных целей. А затянувшееся противостояние позволяет внешним игрокам самим выбирать удобное время для нанесения неожиданного удара.

И это мы не говорим о финансовых неурядицах, которые обязательно будут проявляться в ходе углубления современного кризиса. В то время, как военная служба коммерциализировалась в духе времени. В общем, силовики это тот ресурс, который еще ни разу не помог при крушении русских империй в прошлом столетии. И не вижу причин особо надеяться на него в этом. Хотя, безусловно, какой-то потенциал у него есть. Особенно у частных военных компаний, которые, впрочем, тоже будут шевелиться лишь против слабого противника и только за неиссякаемый денежный кошт.

Четвёртое: про народ, который потерпит. Здесь тоже наблюдается трогательное единение с былой стариной. Знаменитый мем премьера Медведева «Денег нет, но вы держитесь!» вполне себе хорошо ложится на представление элитных кругов столетней давности о русском народе, который все трудности сдюжит. При этом тогда элита себя трудностями обложила на выбор. Хочешь – участвуй в них, не хочешь – наслаждайся жизнью и получай дивиденды от бурного роста военных заказов. Даже сухой закон ввели в стране избранно: для простонародья – низя, а в ресторанах и привилегированным сословиям — пжста. Но больше всего, понятное дело, неблагодарное быдло не оценило роскошную жизнь дворцовой камарильи, жирующей на военных заказах, в то время как большая часть страны гнила в окопах или у заводского станка и плуга. Вот эти почему-то держаться не захотели. И что-то мне подсказывает, что не собираются держаться и сейчас.

В качестве контрпримера можно привести стратегию большевиков в период Второй мировой войны, где партия выступала авангардом сопротивления агрессору (и понесла соответствующие потери), а высшее руководство придерживалось аскетичного поведения и на людях, и в быту. Жили они, понятное дело, много лучше простых граждан, но ни в коем случае не роскошествовали и людей своим поведением, в целом, не раздражали.

Основное различие между днём сегодняшним и столетием назад наблюдается в настрое людей на будущее. Как иронично заметил Сергей Переслегин , что столетие назад, что сейчас наблюдается потребность страны в трёх вещах: новой индустриализации, новой инфраструктуре и новой концепции. Элита, а за ней и общество пришли к выводу: раз ничего не изменилось за сто лет, то зачем надрываться? Давайте жить сегодняшним днём! После чего элита продолжила увлечённо пилить советское наследство, а народ погрузился в омут кредитного потребительства. Именно поэтому история Русской революции, как, впрочем, всего советского периода страшит и пугает их. Зачем надрываться, если ничего по итогу и не изменилось? А смотреть глубже нет ни сил, ни желания, да и уже, пожалуй, интеллекта.

Что, по большей, части перевело современное российское общество в ранг глубоких консерваторов.

Вот что показали выборы в Учредительное собрание в 1917 году:

Здесь можно заметить ряд любопытных моментов: вроде тех, что эсэров, выразителей воли условной Деревни, практически не осталось. Так как не осталось и классической русской деревни, которая трансформировалась в индустриальную, большевистскую – кому и транслирует сегодня свои голоса.

А в остальном львиная доля проголосовавших выступает за той или иной степени консерватизм, который понимается обществам, прежде всего, как стабильность. Например, монархисты, которых, понятное дело, в Учредительном собрании не наблюдалось – за приглаженную и в большей части выдуманную стабильность «России, которую мы потеряли». Поклонники большевиков – ратуют не за ударный труд на стройках Индустриализации, а за сентиментальную благостность раннего и среднего Застоя. Ну, а кадеты выражают глас тех, кого удовлетворяет былая стабильность тучных «нулевых», которую они силятся продлить в будущее (только не самоотверженной работой, а шаманством и заклинаниями). Всё это, как я уже говорил, связано с тем, что чёткой картины приемлемого будущего не просматривается, поэтому большинство респондентов предпочитают смотреть в наиболее приемлемое, на их взгляд, прошлое. К слову, наиболее консервативная часть общества – женщины, что так же подтверждается статистикой. Ну, это понятно. Чтобы не говорили современные культуртрегеры – материнский инстинкт так просто «не пропьёшь». Впрочем, вторить им будут обабленные мужчины, которых в правильных странах давно уже не учат своему гендерному предназначению – стоять на острие жизненных невзгод. Впрочем, это я отвлёкся.

На что накладывается совершенно иная, по сравнению с началом прошлого века, демографическая картина. Тогда Российская империя страна нищего, но пассионарного молодняка. Сейчас – блеклых пенсионеров, которым незначительное повышение пенсии подчас дороже будущего своих внуков. Впрочем, последние сами предпочитают пассивно наблюдать за тем, как их будущее уничтожается ушлыми временщиками. Сами понимаете, что стабильность, пусть и постоянно деградирующая, является для них большей ценностью, чем размытые контуры непонятного будущего. Не стоит надеяться на такое общество, как на базу революционных низвергателей устоев, но верно и другое – за нынешних властьпредержащих с их пресловутой стабильностью оно бороться тоже не будет.

Какие можно сделать выводы?

1. Большинство кризисных точек в современной и дореволюционной России совпадают, но предела прочности ещё не достигли;

2. Текущий общемировой кризис вполне может послужить аналогом того катализатора (как Первая Мировая война столетие назад), что разрушит здание современной российской государственности;

3. При этом современные элиты дотошно копируют ошибки своих предшественников (виной тому — кривая онтологическая картина мира в голове), что увеличивает шанс нового срыва в революционный штопор, скорее всего, а-ля 90-е;

4. А вот с потенциальной энергией масс – напряжёнка, что может не позволить организовать серьёзное преобразование общества. Поэтому вариант тихой деградации и угасания (с последующим раздербаном страны более активными и сильными соседями) – вполне себе просматривается (см. приключения современной Украины).

5. Основное отличие: сто лет назад просматривались чёткие ориентиры развития, сейчас картина желательного Будущего отсутствует, а в обществе доминируют консерваторы, у которых есть в наличие несколько образов идеального Прошлого, но никак не Будущего.